Она: «Ну почему ты так не любишь нас, женщин!?»
Он (раздражённо): «Не говори ерунды».
Долгое обоюдное молчание.
Он: «Я вообще никого не люблю».
Под грохот грома и ослепительные вспышки молний я вошёл в подъезд старого кирпичного дома, поднялся на четвёртый этаж и остановился перед дверью с цифрами «22» на тусклой медной табличке. Я прикоснулся к табличке, словно к своему прошлому, и улыбнулся: я помнил эту дверь. Здесь жил — и, возможно, всё ещё живёт — мой старый друг Артур Блайт.
Прошло немало лет с тех времён, когда мы коротали ночи за интеллектуальными беседами, спорами и спиртным. Споры не всегда заканчивались благополучно. Я усмехнулся: однажды под Рождество меня припечатали губами прямо к этой табличке… Но потом мы: я, Артур и рыжий Вейн — помирились и распили «бутылку мира». Кровь из моих разбитых губ смешивалась с отличным шотландским виски, и тогда мне казалось, что у меня никогда не будет друзей ближе, чем они. Возможно, я был прав. Я не видел Артура почти пятнадцать лет. И вот я снова здесь.
Я позвонил. Лёгкие шаги за дверью, тихий щелчок замка, передо мной появилась женщина — миленькая блондинка с чуть курносым носом и пухлыми, детскими губами. Алые, влажные, соблазнительные. Губы, готовые сложиться в озорную, манящую или презрительную улыбку… Губы, которых хотелось коснуться… Я тряхнул головой, сгоняя наваждение, капли воды, будто масляные, нехотя скатывались с моего дождевика.
— Извините, — произнёс я. — Меня зовут Джадд. Я думал, что здесь всё ещё обитает мой старый друг, Артур Блайт.
Она улыбнулась легко и естественно, будто ждала меня. Наверное, я выглядел нелепо: давно небритый, в несуразном чёрном дождевике, с длинной спортивной сумкой на плече, и вместе со всем этим безупречное произношение, которое не каждому даётся.
— Вивьен, — представилась она, протягивая руку с тёплыми, розовыми пальцами. — Вивьен М. Блайт. Я жена Артура.
— Очень приятно, — я всего лишь на мгновение дотронулся до её кисти и понял, что, к сожалению, пришёл слишком поздно. — Артур дома?
— А вот и он сам, — она отступила в сторону.
— Джадд!
Я замер. Неужели этот толстеющий, лысеющий, несколько обрюзгший мужчина с усталым лицом — чемпион теннисного турнира среди студентов Артур Блайт? Как же он сдал… Мне он запомнился подтянутым, щеголеватым, насмешливым и в меру циничным юношей, перед обаянием которого не могли устоять многие девушки нашего университета, а теперь… Сегодняшний Артур мало кого мог заинтересовать…
В целом, я ожидал увидеть нечто скверное, но не догадывался, что до такой степени.
— Да, это я, Артур! Привет, старина!
Мы крепко обнялись, Артур долго хлопал меня по мокрому блестящему плечу, он был по-настоящему растроган.
— Раздевайся, Джадд, — велел он. — К сожалению, я давно не пью спиртного, но ради тебя всегда найдётся бутылочка шотландского!
Вивьен сняла с меня дождевик. Я ощутил лёгкое напряжение, будто ожидая удара в спину. Потом я положил на столик перчатки и спросил:
— Ты завязал из-за проблем с печенью?
— Ах, Джадд, я уже почти старик, — он устало махнул рукой.
— Тогда я буду пить то же, что и ты, — сказал я. — У вас есть дети?
— Кофе? Чёрный, со сливками, со льдом? У нас кофемашина, а вот детей пока, увы, нет, — несколько притихшим голосом произнёс Артур. — Проходи в комнату.
«Это к лучшему», — подумал я.
Гостиная сильно изменилась, и мне эти перемены тоже не понравились. Исчезли картины и фотографии статуй индийских богинь и многоруких демонов. Исчезли старые обои — чёрные, с небольшими серебряными лилиями. Вместо них что-то безликое и неинтересное. На самом видном месте возвышался сервант с позолоченными ручками — тот Артур, которого я знал, никогда бы не поставил такого.
— Это моя жена, Вивьен.
— Да, мы уже познакомились, — кивнула она.
— Так что будешь пить? Чёрный, со сливками…
— То же, что и ты.
— Капучино, — с виноватой улыбкой он удалился на кухню. Послышалось гудение кофемашины.
Я обошёл комнату, чувствуя всей кожей, как Вивьен пристально и оценивающе разглядывает меня, мой тёмный пиджак, джинсы. Я резко повернулся к ней, она отвела взгляд и задала вопрос:
— А вы женаты? И где вы работаете?
— Нет, — я любезно улыбнулся, пропуская вторую часть вопроса.
— Очень жаль, — протянула она.
— Возможно.
Вернулся сияющий Артур с кофе.
— Чем занимаешься, Джадд? Где работаешь? — спросил он, когда мы уселись втроём вокруг стола. — Женился?
— Люди моей профессии теперь редко встречаются. Я охотник, — произнёс я.
Вивьен вскинула брови, нахмурилась, призадумалась. Артур поначалу опешил, но потом расхохотался:
— Ты всё шутишь, Джадд! Ха-ха-ха, охотник! И за кем же ты охотишься?
— Шучу, — сказал я без улыбки. — Глупая шутка.
— На улице дождь? — спросила Вивьен, она тоже уже перестала улыбаться, над её переносицей появилась озабоченная морщинка.
— Дождь, — подтвердил я. — И ветер.
— Ветер? — она удивлённо нахмурилось. — А мне казалось, безветренно.
— Ночной мрак, чёрный дождь и мёртвый ветер, — тихо сказал я. — Ночь Неспокойных Душ…
— Вы поэт? — в её голосе прозвучала насмешка.
— Отчасти.
Вивьен встала, склонилась к мужу, что-то ему шепнула. Потом кивнула мне:
— Простите, Джадд, я вас покину. Под дождь хорошо спится. Мне завтра рано вставать… — она говорила как-то скованно. — До свидания.
Она ушла, напоследок поцеловав мужа в губы. Это был не простой сухой поцелуй супругов, которые давно живут вместе, а медленный, многозначительный. Артур выглядел ошеломлённым. Я сделал вид, что ничего не заметил.
— Ты встречался с Вивьен раньше? — вдруг спросил он, почесав макушку.
— Нет, впервые её сегодня увидел. Давно вы женаты?
— Пять… нет, шесть… да, по-моему, уже шесть лет.
Артур ушёл на кухню, принёс ещё кофе. Мы молчали, но молчание не было комфортным.
— И как тебе семейная жизнь?
Конечно, это был глупый вопрос. Но я знал, что одинокие люди часто задают его более благополучным в супружестве друзьям, которых давно не видели.
Артур моргнул.
— Что ты имеешь в виду? Я что-то тебя плохо понимаю…
— Расслабься, дружище, — я развалился на стуле, мысли мои текли плавно и размеренно. — В последнее время я говорю такие странные вещи, что сам удивляюсь. Расскажи лучше о себе. Как живёшь? Чем живёшь? Счастлив ли ты?
— Живу просто: работа и семья, — Артур тяжело вздохнул. — Странно, но счастья не чувствую… Да и очень давно никто не спрашивал меня об этом.
— Это мужской вопрос, — пояснил я, но в глазах моего друга появилось лишь недоумение. — Я о различиях мужской и женской психологии.
— А! Ты продолжаешь копаться в философских и психологических трактатах, — развеселился Артур.
— А ты — нет, — заметил я. — Когда ты в последний раз открывал томик индийской поэзии? В университете мы потешались над твоим странным увлечением.
Я усмехнулся, окунаясь в воспоминания. Прошлое всегда кажется таким близким, но его разделяет с нами целая вечность. И оно постепенно растворяется, исчезает из памяти, словно сон: странный, бессмысленный, тревожный, иногда кошмарный…
— Индийская поэзия… Знаешь, Джадд, я совсем о ней забыл… Будто это было в другой жизни.
— Всё-таки что-то от романтика в тебе осталось. А я до сих пор помню несколько строк из твоего томика.
Артур недоверчиво покачал головой. Я же, прикрыв глаза, начал читать:
— Восторгаюсь тобою, танцующей танец войны.
Вечен танец твой, мать, и волосы ветром полны…
Артур слушал заворожённо, но память его молчала. Я посмотрел на стену, где некогда висела яркая картина: окровавленная богиня Кали, прекрасная и ужасная. Её образ возник передо мной, и новые строки сами собой сложились на языке:
— На груди у Шивы танец нагой жены.
Бусы из мёртвых голов — это твои сыны.
Поясом мёртвых рук бёдра оплетены.
Серьги в ушах — младенцы умерщвлены.
Кали светла как лотос: лицо белей белизны,
А ноги в крови. Ты — туча в лучах луны.
— «А ноги в крови»… — повторил Артур, наморщив лоб. — Нет, ничего не помню.
— «Жертвой богине твой ум и душа предстоят», — произнёс я ещё одну строчку, но уже из другого стихотворения.
— Не помню… Ничего не помню…
— Богиня Кали танцует на распростёртом теле мужа своего, Шивы, — пояснил я процитированные строчки. — Богиня Кали, мать богов, является также богиней смерти, жестокости и разрушения.
— Ты к чему всё это говоришь, Джадд?
— Но с женой своей ты же не можешь обсудить такие вещи?
— Верно, — согласился он, — Вивьен даже слушать не станет. Но, знаешь, все женщины такие. У них какие-то свои, особенные интересы. Ладно, продолжай, мне действительно очень интересно.
— Вивьен работает?
— Да, в секретной лаборатории, — сообщил мой друг. — Ввиду этой секретности не могу сказать точнее, даже если бы захотел. Но, если коротко: люди в белых халатах отрывают лягушкам лапки и головы, а потом подключают их нервы к электродам…
— Бедные маленькие лягушки, — натянуто улыбнулся я. — С холодными лапками, светлым брюшком и глазами навыкате.
Артур ухмыльнулся, но тут же посерьёзнел:
— Впрочем, не я выбирал ей работу. Зато когда мне предложили работу на атомной электростанции — необременительную и хорошо оплачиваемую — Вивьен запретила. Она вообще против атомной энергии. Как-то даже не пустила меня на сплав по реке… Правда, тогда кто-то утонул, кажется.
— Типичная запретительная философия домохозяек, — сказал я. — Женская поверхностность суждений, связанность мышления с эмоциями и интуицией, а не с логикой и здравым смыслом.
— Говоришь, как закоренелый женоненавистник, — засмеялся Артур. — Если бы здесь появились феминистки, они немедленно окрестили бы тебя мужским шовинистом. Хотя… часто женская оценка человека или какой-то ситуации более правильная, более тонкая, чем мужская.
— Но женская оценка не имеет перспективы. Возьми те же атомные станции: откажись человечество от них, и вся наша цивилизация будет отброшена на полвека назад. Мы привыкли разбрасываться энергией.
— Как сказал один из психологов, женщины страдают близорукостью, а мужчины дальнозоркостью, — подвёл я маленький итог первой части нашей беседы.
Артур прищурился:
— По-твоему, если бы на свете жили одни только женщины, то не было бы ни науки, ни искусств, ни творчества?
— Всё это кажется рискованным и излишним в свете женской одержимости идеей безопасности.
— Теперь ты ещё скажешь, что женщины склонны к одержимости бесами, ведьмы и всё такое…
— Я не буду отрицать, — я выдержал паузу. — Во всех религиях женщина издавна рассматривается как зло. Даже число её — двойка — означающее мягкость, покорность и нежность, является также и числом дьявола. Волк в овечьей шкуре.
Артур нахмурился, я уже начинал надоедать ему.
— Ты намекаешь на номер моей квартиры, Джадд? Давай-ка сменим тему.
— Номер твоей квартиры тут ни при чём.
— Ты точно не пересмотрел «Полтергейста» или «Сверхъестественное»?
— Нет, у меня на это нет времени. Слишком много дел.
— Но отчего в тебе столько злобы на женщин?
— В последнее время женское часто принимает на себя мужскую роль. Краткосрочная логика применяется для долгосрочных целей, а в этой ситуации ассоциация женщины со злом неизбежна.
— Ты опять про ведьм? — Артура передёрнуло.
— Женщины более склонны к одержимости, как ты уже сказал, к злоупотреблению силой, к насилию. Не ради выгоды, а чтобы просто причинить вред.
— Не пойму… — Артур взлохматил остатки волос. — А мужчины-колдуны, выходит, добры? Мужская магия более правильная и возвышенная?
Я молча пожал плечами.
— А как быть с пытками и кострами, на которых фанатики жгли несчастных замученных женщин по обвинению в колдовстве? Этот кровавый след позорно тянется в нашей истории…
— Я не оправдываю это. Но многие ведьмы заслужили свою судьбу. Они искренне верили, что служат дьяволу.
— Все они пострадали безвинно!
— А как тебе вот что: выкапывали тело некрещёного младенца и хоронили в куче навоза на дворе фермера, чтобы погубить его урожай. Или втыкали булавки в глиняные фигурки, чтобы извести детей местного помещика? Многие ведьмы делали это. И заклинания их, порой, работали.
— Так кто ты по профессии, Джадд? — вопрос прозвучал повторно.
— Охотник, — мой ответ был краток.
— Может, твоё женоненавистническое настроение связано с тем, что ты просто не смог или не захотел завести отношения с женщиной?
Я перебил его:
— Дружище, мы живём на рубеже тысячелетий! Достаточно оглянуться — и перед тобой разодетые девицы. Протяни руку, скажи пару слов… Нет, секс — это бесполезная трата жизненных сил. По понятиям примитивных людей он даже угнетает. Первобытный мужчина спал с женщиной всего несколько раз в году.
— Но мы всё-таки развились физически и духовно со времён каменного века…
— Развились? — я усмехнулся. — Ничего не изменилось, дружище. Мы до сих пор живём в джунглях, только теперь это джунгли бетонные. Урбанизация развратила мужчину. Естественный выход мужской энергии — охота и борьба. Если всё это отброшено, стремление к сексу становится их заменой, обладание женщиной становится актом первостепенного значения. Женщина превращается в цель, в смысл жизни. И женщины это знают и используют, обезоруживая мужчин. Вот скажи мне, ты доволен своей половой жизнью?
Артур молчал.
— Секс — оружие женщины. Им она может осчастливить мужчину, но может и жестоко унизить или даже убить. А связь магии с сексом создаёт концепцию чёрной магии.
— Кто ты?
— Я охотник, — вновь повторил я. — Моя внутренняя энергия течёт в нужное русло. Мой меч разит зло. Война продолжается.
— Исходя их твоих слов… — медленно произнёс Артур, — я не буду уточнять, насилуешь ли ты свои жертвы. Скорее всего, нет. Иначе твой меч давно бы выпал из руки.
Я усмехнулся.
— Ты снова мыслишь.
— Рампрошад, — он вспомнил имя поэта и тоже улыбнулся.
— Ты пойдёшь со мной, Артур Блайт?
— Нет, Джадд, — ответил он.
Моя улыбка погасла.
— Я люблю свою жену, — продолжил Артур. — Ты можешь сказать, что Вивьен пляшет кровавыми ногами на моей груди, но ты ничего не изменишь. Я люблю Вивьен. Уходи.
— Ты выжат и выпит, Артур, — сказал я. — Но ты не прав, думая, что бессилен что-либо изменить. Я трижды говорил тебе, кто я. Охотник. А охота продолжается.
Я раскрыл свою сумку, достал инструмент — острый как бритва, серебряный, с сердоликом и бирюзой. Артур вскочил, но я отстранил его лёгким движением. За окном шептал мёртвый ветер. Я направился в спальню.
Вивьен, конечно же, не спала.
Она сидела на кровати, совершенно обнажённая, и её тело серебрилось в лунном свете.
Я знал, что будет дальше.
Она тоже знала.
Я глянул ей в лицо. Наши взгляды встретились. Она смотрела на меня не мигая, а потом облизнула губы.
И я понял, что не могу сделать следующий шаг.
Всё переменилось.
Теперь у меня была другая цель.
Тот, кто мог бы помешать нашему общему счастью.
1999–2002, 30.01.2025