Женщина

Она: «Ну почему ты так не любишь нас, женщин!?»

Он (раздражённо): «Не говори ерунды».

Долгое обоюдное молчание.

Он: «Я вообще никого не люблю».

(Диалог за завтраком)

Под грохот грома и ослепительные вспышки молний я вошёл в подъезд старого кирпичного дома, поднялся на четвёртый этаж и остановился перед дверью с цифрами «22» на тусклой медной табличке. Я прикоснулся к табличке, словно к своему прошлому, и улыбнулся: я помнил эту дверь. Здесь жил — и, возможно, всё ещё живёт — мой старый друг Артур Блайт.

Прошло немало лет с тех времён, когда мы коротали ночи за интеллектуальными беседами, спорами и спиртным. Споры не всегда заканчивались благополучно. Я усмехнулся: однажды под Рождество меня припечатали губами прямо к этой табличке… Но потом мы: я, Артур и рыжий Вейн — помирились и распили «бутылку мира». Кровь из моих разбитых губ смешивалась с отличным шотландским виски, и тогда мне казалось, что у меня никогда не будет друзей ближе, чем они. Возможно, я был прав. Я не видел Артура почти пятнадцать лет. И вот я снова здесь.

Я позвонил. Лёгкие шаги за дверью, тихий щелчок замка, передо мной появилась женщина — миленькая блондинка с чуть курносым носом и пухлыми, детскими губами. Алые, влажные, соблазнительные. Губы, готовые сложиться в озорную, манящую или презрительную улыбку… Губы, которых хотелось коснуться… Я тряхнул головой, сгоняя наваждение, капли воды, будто масляные, нехотя скатывались с моего дождевика.

— Извините, — произнёс я. — Меня зовут Джадд. Я думал, что здесь всё ещё обитает мой старый друг, Артур Блайт.

Она улыбнулась легко и естественно, будто ждала меня. Наверное, я выглядел нелепо: давно небритый, в несуразном чёрном дождевике, с длинной спортивной сумкой на плече, и вместе со всем этим безупречное произношение, которое не каждому даётся.

— Вивьен, — представилась она, протягивая руку с тёплыми, розовыми пальцами. — Вивьен М. Блайт. Я жена Артура.

— Очень приятно, — я всего лишь на мгновение дотронулся до её кисти и понял, что, к сожалению, пришёл слишком поздно. — Артур дома?

— А вот и он сам, — она отступила в сторону.

— Джадд!

Я замер. Неужели этот толстеющий, лысеющий, несколько обрюзгший мужчина с усталым лицом — чемпион теннисного турнира среди студентов Артур Блайт? Как же он сдал… Мне он запомнился подтянутым, щеголеватым, насмешливым и в меру циничным юношей, перед обаянием которого не могли устоять многие девушки нашего университета, а теперь… Сегодняшний Артур мало кого мог заинтересовать…

В целом, я ожидал увидеть нечто скверное, но не догадывался, что до такой степени.

— Да, это я, Артур! Привет, старина!

Мы крепко обнялись, Артур долго хлопал меня по мокрому блестящему плечу, он был по-настоящему растроган.

— Раздевайся, Джадд, — велел он. — К сожалению, я давно не пью спиртного, но ради тебя всегда найдётся бутылочка шотландского!

Вивьен сняла с меня дождевик. Я ощутил лёгкое напряжение, будто ожидая удара в спину. Потом я положил на столик перчатки и спросил:

— Ты завязал из-за проблем с печенью?

— Ах, Джадд, я уже почти старик, — он устало махнул рукой.

— Тогда я буду пить то же, что и ты, — сказал я. — У вас есть дети?

— Кофе? Чёрный, со сливками, со льдом? У нас кофемашина, а вот детей пока, увы, нет, — несколько притихшим голосом произнёс Артур. — Проходи в комнату.

«Это к лучшему», — подумал я.

Гостиная сильно изменилась, и мне эти перемены тоже не понравились. Исчезли картины и фотографии статуй индийских богинь и многоруких демонов. Исчезли старые обои — чёрные, с небольшими серебряными лилиями. Вместо них что-то безликое и неинтересное. На самом видном месте возвышался сервант с позолоченными ручками — тот Артур, которого я знал, никогда бы не поставил такого.

— Это моя жена, Вивьен.

— Да, мы уже познакомились, — кивнула она.

— Так что будешь пить? Чёрный, со сливками…

— То же, что и ты.

— Капучино, — с виноватой улыбкой он удалился на кухню. Послышалось гудение кофемашины.

Я обошёл комнату, чувствуя всей кожей, как Вивьен пристально и оценивающе разглядывает меня, мой тёмный пиджак, джинсы. Я резко повернулся к ней, она отвела взгляд и задала вопрос:

— А вы женаты? И где вы работаете?

— Нет, — я любезно улыбнулся, пропуская вторую часть вопроса.

— Очень жаль, — протянула она.

— Возможно.

Вернулся сияющий Артур с кофе.

— Чем занимаешься, Джадд? Где работаешь? — спросил он, когда мы уселись втроём вокруг стола. — Женился?

— Люди моей профессии теперь редко встречаются. Я охотник, — произнёс я.

Вивьен вскинула брови, нахмурилась, призадумалась. Артур поначалу опешил, но потом расхохотался:

— Ты всё шутишь, Джадд! Ха-ха-ха, охотник! И за кем же ты охотишься?

— Шучу, — сказал я без улыбки. — Глупая шутка.

— На улице дождь? — спросила Вивьен, она тоже уже перестала улыбаться, над её переносицей появилась озабоченная морщинка.

— Дождь, — подтвердил я. — И ветер.

— Ветер? — она удивлённо нахмурилось. — А мне казалось, безветренно.

— Ночной мрак, чёрный дождь и мёртвый ветер, — тихо сказал я. — Ночь Неспокойных Душ…

— Вы поэт? — в её голосе прозвучала насмешка.

— Отчасти.

Вивьен встала, склонилась к мужу, что-то ему шепнула. Потом кивнула мне:

— Простите, Джадд, я вас покину. Под дождь хорошо спится. Мне завтра рано вставать… — она говорила как-то скованно. — До свидания.

Она ушла, напоследок поцеловав мужа в губы. Это был не простой сухой поцелуй супругов, которые давно живут вместе, а медленный, многозначительный. Артур выглядел ошеломлённым. Я сделал вид, что ничего не заметил.

— Ты встречался с Вивьен раньше? — вдруг спросил он, почесав макушку.

— Нет, впервые её сегодня увидел. Давно вы женаты?

— Пять… нет, шесть… да, по-моему, уже шесть лет.

Артур ушёл на кухню, принёс ещё кофе. Мы молчали, но молчание не было комфортным.

— И как тебе семейная жизнь?

Конечно, это был глупый вопрос. Но я знал, что одинокие люди часто задают его более благополучным в супружестве друзьям, которых давно не видели.

Артур моргнул.

— Что ты имеешь в виду? Я что-то тебя плохо понимаю…

— Расслабься, дружище, — я развалился на стуле, мысли мои текли плавно и размеренно. — В последнее время я говорю такие странные вещи, что сам удивляюсь. Расскажи лучше о себе. Как живёшь? Чем живёшь? Счастлив ли ты?

— Живу просто: работа и семья, — Артур тяжело вздохнул. — Странно, но счастья не чувствую… Да и очень давно никто не спрашивал меня об этом.

— Это мужской вопрос, — пояснил я, но в глазах моего друга появилось лишь недоумение. — Я о различиях мужской и женской психологии.

— А! Ты продолжаешь копаться в философских и психологических трактатах, — развеселился Артур.

— А ты — нет, — заметил я. — Когда ты в последний раз открывал томик индийской поэзии? В университете мы потешались над твоим странным увлечением.

Я усмехнулся, окунаясь в воспоминания. Прошлое всегда кажется таким близким, но его разделяет с нами целая вечность. И оно постепенно растворяется, исчезает из памяти, словно сон: странный, бессмысленный, тревожный, иногда кошмарный…

— Индийская поэзия… Знаешь, Джадд, я совсем о ней забыл… Будто это было в другой жизни.

— Всё-таки что-то от романтика в тебе осталось. А я до сих пор помню несколько строк из твоего томика.

Артур недоверчиво покачал головой. Я же, прикрыв глаза, начал читать:

— Восторгаюсь тобою, танцующей танец войны.
Вечен танец твой, мать, и волосы ветром полны…

Артур слушал заворожённо, но память его молчала. Я посмотрел на стену, где некогда висела яркая картина: окровавленная богиня Кали, прекрасная и ужасная. Её образ возник передо мной, и новые строки сами собой сложились на языке:

— На груди у Шивы танец нагой жены.
Бусы из мёртвых голов — это твои сыны.
Поясом мёртвых рук бёдра оплетены.
Серьги в ушах — младенцы умерщвлены.
Кали светла как лотос: лицо белей белизны,
А ноги в крови. Ты — туча в лучах луны.

— «А ноги в крови»… — повторил Артур, наморщив лоб. — Нет, ничего не помню.

— «Жертвой богине твой ум и душа предстоят», — произнёс я ещё одну строчку, но уже из другого стихотворения.

— Не помню… Ничего не помню…

— Богиня Кали танцует на распростёртом теле мужа своего, Шивы, — пояснил я процитированные строчки. — Богиня Кали, мать богов, является также богиней смерти, жестокости и разрушения.

— Ты к чему всё это говоришь, Джадд?

— Но с женой своей ты же не можешь обсудить такие вещи?

— Верно, — согласился он, — Вивьен даже слушать не станет. Но, знаешь, все женщины такие. У них какие-то свои, особенные интересы. Ладно, продолжай, мне действительно очень интересно.

— Вивьен работает?

— Да, в секретной лаборатории, — сообщил мой друг. — Ввиду этой секретности не могу сказать точнее, даже если бы захотел. Но, если коротко: люди в белых халатах отрывают лягушкам лапки и головы, а потом подключают их нервы к электродам…

— Бедные маленькие лягушки, — натянуто улыбнулся я. — С холодными лапками, светлым брюшком и глазами навыкате.

Артур ухмыльнулся, но тут же посерьёзнел:

— Впрочем, не я выбирал ей работу. Зато когда мне предложили работу на атомной электростанции — необременительную и хорошо оплачиваемую — Вивьен запретила. Она вообще против атомной энергии. Как-то даже не пустила меня на сплав по реке… Правда, тогда кто-то утонул, кажется.

— Типичная запретительная философия домохозяек, — сказал я. — Женская поверхностность суждений, связанность мышления с эмоциями и интуицией, а не с логикой и здравым смыслом.

— Говоришь, как закоренелый женоненавистник, — засмеялся Артур. — Если бы здесь появились феминистки, они немедленно окрестили бы тебя мужским шовинистом. Хотя… часто женская оценка человека или какой-то ситуации более правильная, более тонкая, чем мужская.

— Но женская оценка не имеет перспективы. Возьми те же атомные станции: откажись человечество от них, и вся наша цивилизация будет отброшена на полвека назад. Мы привыкли разбрасываться энергией.

— Как сказал один из психологов, женщины страдают близорукостью, а мужчины дальнозоркостью, — подвёл я маленький итог первой части нашей беседы.

Артур прищурился:

— По-твоему, если бы на свете жили одни только женщины, то не было бы ни науки, ни искусств, ни творчества?

— Всё это кажется рискованным и излишним в свете женской одержимости идеей безопасности.

— Теперь ты ещё скажешь, что женщины склонны к одержимости бесами, ведьмы и всё такое…

— Я не буду отрицать, — я выдержал паузу. — Во всех религиях женщина издавна рассматривается как зло. Даже число её — двойка — означающее мягкость, покорность и нежность, является также и числом дьявола. Волк в овечьей шкуре.

Артур нахмурился, я уже начинал надоедать ему.

— Ты намекаешь на номер моей квартиры, Джадд? Давай-ка сменим тему.

— Номер твоей квартиры тут ни при чём.

— Ты точно не пересмотрел «Полтергейста» или «Сверхъестественное»?

— Нет, у меня на это нет времени. Слишком много дел.

— Но отчего в тебе столько злобы на женщин?

— В последнее время женское часто принимает на себя мужскую роль. Краткосрочная логика применяется для долгосрочных целей, а в этой ситуации ассоциация женщины со злом неизбежна.

— Ты опять про ведьм? — Артура передёрнуло.

— Женщины более склонны к одержимости, как ты уже сказал, к злоупотреблению силой, к насилию. Не ради выгоды, а чтобы просто причинить вред.

— Не пойму… — Артур взлохматил остатки волос. — А мужчины-колдуны, выходит, добры? Мужская магия более правильная и возвышенная?

Я молча пожал плечами.

— А как быть с пытками и кострами, на которых фанатики жгли несчастных замученных женщин по обвинению в колдовстве? Этот кровавый след позорно тянется в нашей истории…

— Я не оправдываю это. Но многие ведьмы заслужили свою судьбу. Они искренне верили, что служат дьяволу.

— Все они пострадали безвинно!

— А как тебе вот что: выкапывали тело некрещёного младенца и хоронили в куче навоза на дворе фермера, чтобы погубить его урожай. Или втыкали булавки в глиняные фигурки, чтобы извести детей местного помещика? Многие ведьмы делали это. И заклинания их, порой, работали.

— Так кто ты по профессии, Джадд? — вопрос прозвучал повторно.

— Охотник, — мой ответ был краток.

— Может, твоё женоненавистническое настроение связано с тем, что ты просто не смог или не захотел завести отношения с женщиной?

Я перебил его:

— Дружище, мы живём на рубеже тысячелетий! Достаточно оглянуться — и перед тобой разодетые девицы. Протяни руку, скажи пару слов… Нет, секс — это бесполезная трата жизненных сил. По понятиям примитивных людей он даже угнетает. Первобытный мужчина спал с женщиной всего несколько раз в году.

— Но мы всё-таки развились физически и духовно со времён каменного века…

— Развились? — я усмехнулся. — Ничего не изменилось, дружище. Мы до сих пор живём в джунглях, только теперь это джунгли бетонные. Урбанизация развратила мужчину. Естественный выход мужской энергии — охота и борьба. Если всё это отброшено, стремление к сексу становится их заменой, обладание женщиной становится актом первостепенного значения. Женщина превращается в цель, в смысл жизни. И женщины это знают и используют, обезоруживая мужчин. Вот скажи мне, ты доволен своей половой жизнью?

Артур молчал.

— Секс — оружие женщины. Им она может осчастливить мужчину, но может и жестоко унизить или даже убить. А связь магии с сексом создаёт концепцию чёрной магии.

— Кто ты?

— Я охотник, — вновь повторил я. — Моя внутренняя энергия течёт в нужное русло. Мой меч разит зло. Война продолжается.

— Исходя их твоих слов… — медленно произнёс Артур, — я не буду уточнять, насилуешь ли ты свои жертвы. Скорее всего, нет. Иначе твой меч давно бы выпал из руки.

Я усмехнулся.

— Ты снова мыслишь.

— Рампрошад, — он вспомнил имя поэта и тоже улыбнулся.

— Ты пойдёшь со мной, Артур Блайт?

— Нет, Джадд, — ответил он.

Моя улыбка погасла.

— Я люблю свою жену, — продолжил Артур. — Ты можешь сказать, что Вивьен пляшет кровавыми ногами на моей груди, но ты ничего не изменишь. Я люблю Вивьен. Уходи.

— Ты выжат и выпит, Артур, — сказал я. — Но ты не прав, думая, что бессилен что-либо изменить. Я трижды говорил тебе, кто я. Охотник. А охота продолжается.

Я раскрыл свою сумку, достал инструмент — острый как бритва, серебряный, с сердоликом и бирюзой. Артур вскочил, но я отстранил его лёгким движением. За окном шептал мёртвый ветер. Я направился в спальню.

Вивьен, конечно же, не спала.

Она сидела на кровати, совершенно обнажённая, и её тело серебрилось в лунном свете.

Я знал, что будет дальше.

Она тоже знала.

Я глянул ей в лицо. Наши взгляды встретились. Она смотрела на меня не мигая, а потом облизнула губы.

И я понял, что не могу сделать следующий шаг.

Всё переменилось.

Теперь у меня была другая цель.

Тот, кто мог бы помешать нашему общему счастью.

1999–2002, 30.01.2025



© Тимофей Ермолаев