Друзья Елена

Ни одно из лиц, упоминающихся в этом цикле, никогда не существовало в действительности и не имеет под собой никакого реального прототипа. Любые совпадения являются абсолютно случайными и ненамеренными.

— Други мои! Сотоварищи! Почтим память нашего доброго товарища Елена. Его больше уж нет с нами. Но он навсегда останется в наших горячих сердцах, подобно безвременно покинувшему нас Хорту. Стоит мне прикрыть глаза, как Елен появляется за этим столом, я вижу его честное открытое лицо и его улыбку, улыбку человека с чистой совестью…

Строков, широкоплечий мужчина с холодными стальными глазами и страдальческим изгибом губ, сжимает в кулаке один из трёх стаканов и прерывает горестную речь Шерстня, восклицая:

В комнате находится три человека, три стакана, несколько бутылок со спиртным, на столе — нехитрая закуска. Окна закрыты тёмными шторами, за ними — спокойный тихий вечер. Все трое одеты в чёрные костюмы с траурными ленточками в петлицах, но сейчас пиджаки висят на спинках стульев. Повсюду царит оттенок чисто холостяцкой неряшливости, если бы здесь была женщина, особенно незамужняя, этот милый беспорядок привёл бы её в состояние бешенства. Но здесь нет лиц женского пола. За столом сидят Шерстень, Строков и Чумак. В недавнем времени в их компанию входил упомянутый выше Елен, а ещё ранее — и Денис Хорт.

— Увы! — Шерстень смахивает слезу и тоже берёт в руку стакан. У Шерстня сейчас очередной период насморка, и из носа у него постоянно капает в те блюда на столе, над которыми сей страстный оратор наклоняет свою большую умную голову.

Чумак пьёт молча. Он черноволос и черноглаз, во всём его облике сквозит что-то злое.

Шерстень закашливается, он охотно пил бы что-нибудь другое, но необходимо почтить память ушедшего друга. Три руки одновременно тянутся за закуской.

— Бедняга Елен! — тяжко вздыхает Строков. Он повторно разливает водку, бутылка облетает стаканы, стаканы взмывают ко ртам, Шерстень опять кашляет, в зубах хрустят солёные огурцы.

— Он был так счастлив, — капая в стакан соплями, всхлипывает Шерстень. — Только я прикрою глаза…

Шерстень: — О, как тяжек сей удар судьбы для всех нас!

Бутылка, стаканы и так далее. Шерстень вместо закуски лезет в карман за носовым платком, тихо сморкается, развернув его на всю ширину, но это ему нисколько не помогает.

Сильный удар кулака сотрясает стол, опрокидывается миска с рисом. Это протестует Чумак, спиртное наконец-то развязало ему язык.

Шерстень не слышит, он занят поисками носового платка, который он засунул в задний карман брюк.

Чумак, развалившись на стуле, засовывает в рот остриё столового ножа, чтобы поковырять в зубах, но только ранит верхнюю губу. Слизывая кончиком языка мгновенно выступившую кровь, он мрачно смотрит на бутылки и не сразу отвечает:

— Конечно же, Елен и Хорт. Вы всего-навсего тупицы.

Шерстень находит платок и задумчиво оглядывает его, словно забыв, что с ним нужно делать.

Строков (мрачнея всё более): — Вот, значит, кто мы есть. Это почему же?

Водка льётся из бутылки в стаканы, а потом из стаканов в пищеводы, Шерстень кашляет, из его носа капает.

Строков (с нажимом смотрит на Чумака): — Так почему же?

Строков никогда не успокаивается, пока не получит точные ответы на все свои вопросы. Чумак пока спокойно нарезает на блюдце колбасу кружочками.

Платок лежит под столом, несчастная голубая тряпочка.

Чумак: — Они не мученики. Хорт и Елен — предатели.

Непонятно, от чистого ли сердца он дал этот совет. Так или иначе, но из-за насморка Шерстень совершенно не может дышать носом. Шерстень молча злится.

Чумак: — Они поддались соблазнам семейной жизни, уступили обаянию этих чертовских кокеток, предали наше мужское общество!

Шерстень: — Безропотно позволили себя окольцевать. Извините, я в туалет.

Шерстень уходит, друзья глядят ему вслед. Строков немного отвлекается от главной темы.

— Кажется, Шерстень маленько перебрал, — говорит он.

За стёклами окон ночь постепенно вступает в свои права, на небе появляются первые звёзды.

— До сих пор не могу себе представить, что Елен предпочёл нашей честной компании эту кривляку Машу…

Чумак молчит. Возвращается Шерстень, на губах у него играет виноватая улыбочка. Он огорошивает всех вопросом:

Чумак: — Он сейчас готовится к брачной ночи.

Шерстень неожиданно для самого себя всё вспоминает и, положив в рот кусочек сыра и бездумно его пережёвывая, заявляет:

Строков: — Брак — величайшее бедствие для мужчин всех времён и народов.

Шерстень: — Лично у меня Маша никаких чувств и желаний не вызывает. А вот мадам Хортова! У неё тело что надо. Ножки и всё такое…

Этот вопрос уже неоднократно обсуждался в этой комнате, последний раз несколькими днями раньше, но тогда друзья так и не пришли к согласию.

Строков: — Это же надо быть таким ослом, чтобы жениться! Мы ещё так молоды! Давайте споём! Давайте выпьем!

Шерстень роняет голову на стол и отключается. Надолго. До самого утра.

Солнечные лучи простреливают оконные занавески и ударяют в лицо спящего Строкова. Сон медленно покидает его, он открывает мутные глаза и осматривается. При ярком свете, хлынувшем внутрь, когда шторы раздвигаются, комната кажется ещё неряшливей, чем вчера, а на столе с остывшими и засохшими блюдами — настоящий кавардак. Чумака в комнате нет, а Шерстень сидит напротив Строкова и внимательно наблюдает за ним из-под угрюмо нависшей на лоб чёлки. Строков раздирает слипшиеся в одно целое губы и произносит нечто нечленораздельное. Шерстень приветливо улыбается.

— Шерстень, где-то тут была банка с рассолом…

Шерстень не успевает ответить, что рассол выпил Чумак, как в комнату входит он сам.

Строков: — Нет. Кофе в моём состоянии противопоказан, даже вреден. А вот чаю, с вашего разрешения, выпил бы.

Строков: — А когда возвращается мадам Шерстнева?

Шерстень: — Примерно через час. Я уговорил маму ночевать у подруги.

В голосе его звучат подозрительные нотки, но Шерстень не отвечает. Строков встаёт и удаляется на кухню. Слышатся разные звуки передвигаемой и падающей посуды, Строков кричит:

Через пять минут Строков появляется в двери с подносом в руках. Шерстень так и не сдвигался с места. Друзья устраиваются за столом и с наслаждением вдыхают аромат дешёвого, но крепкого чая.

Чумак: — Я думаю, мы должны помочь заблудшей овце.

Шерстень размышляет о том, стоило ли извещать друзей, когда он два месяца назад встретил в городе Елена и Машу в обнимку. Они столкнулись тогда нос к носу, но Шерстень и предположить не мог, что встречи Елена и девушки с профессией зубного техника могут вылиться в столь непоправимое, как официально зарегистрированный брак. Неписаные законы их компании холостяков не запрещали встречаться с лицами противоположного пола и даже проводить с ними ночное время, но брак! Елен нарушил самую главную клятву, и не должно быть ему прощения!

Чумак: — Мы должны разработать план, чтобы вырвать Елена из цепких коготков Маши.

Строков: — Да, это будет не только наказанием, но и состраданием, актом милосердия.

Шерстень: — Наши ряды редеют. Нас осталось четверо.

Строков: — Интересно ведь, брак Елена тринадцатый по счёту! Подождите, но кто четвёртый?

Чумак: — Тот, кого можно не принимать в счёт — господин Блазин.

Блазин, как и они, считал женщин существами более низкого порядка, чем мужчины, но, в отличие от них, он любил мужчин. Ещё во время учёбы он попробовал заигрывать с Шерстнем, но его страдания не увенчались успехом, да и подвернулся смазливенький первокурсник с голубыми глазками…

Шерстень: — Пора переходить от слов к действиям.

Строков: — Если я не освобожу Елена из семейной темницы, пусть меня постигнет такая же горькая участь!

Хлопает входная дверь. Чумак и Строков переглядываются. Входит мама Шерстня — седовласая интересная женщина с хорошими манерами. По полу катится бутылка из-под водки и останавливается у её ног.

Строков и Чумак (в унисон): — Доброе утро, мадам Шерстнева!

Мама Шерстня: — Доброе утро, мальчики! Неужели девушки уже ушли? Я так хотела с ними познакомиться!

Чумак и Строков молча смотрят на Шерстня. Если бы это был театр, самое время опустить занавес.

Строков прощается с пациентом и провожает его до двери, мимоходом интересуясь здоровьем его детей. У Строкова — просторный светлый кабинет, в отличие от квартиры Шерстня, здесь идеальная чистота, каждая вещь прочно стоит на своём месте. По обстановке, однако, нельзя определить медицинскую специальность Строкова, но на самом деле он хирург.

Слышится стук в дверь, в кабинет проскальзывает Чумак. Он, как и Строков, который сейчас моет руки, в белом халате.

— Настоящая женщина до кончиков накрашенных ногтей на ногах. Настоящая, живая и здоровая блондинка двадцати шести лет, — говоря эти слова, Чумак прямо сияет от радости, его лицо даже покинуло обычное выражение озлобленности на весь мир.

— Это хорошо, что она живая. Очень существенное уточнение. А то ведь ты мог договориться с одной из своих пациенток.

Чумак работает на первом этаже, а его пациенты — трупы.

— Строков, ты меня обижаешь. Конечно, в моих холодильниках найдётся немало подходящих девиц…

— О мёртвых — ни слова! — воздевает руки Строков. — Итак, мы имеем живую блондинку. Ты случайно не измерил у неё объём груди, талии и бёдер?

— Кстати, Строков, об объёме груди — результаты измерения ведь нужно складывать?

— Лучше умножать, — Строков усмехается. — Как её зовут, эту блондинку?

В голосе его звучит презрение, Строков невысокого мнения об умственных способностях всех блондинок в мире, вместе взятых.

— Милка, медсестра с шестого этажа, — Чумак довольно ухмыляется.

— Милка? — переспрашивает Строков. — Ты рассказал ей, что она должна сделать? Она согласилась?

— Она уже дала согласие. Это обойдётся нам в две сотни. Плюс сотня, если в спектакле нам понадобится её муж.

— Нет, но она может позвать знакомого парня из пожарников.

— Нет, Чумак, я думаю, муж нам не нужен. Зови её сюда.

Чумак вводит в кабинет золотоволосую красавицу. Строков встаёт, с удовольствием вдыхает аромат её духов и протягивает руку.

Чумак с выжиданием смотрит на Строкова, Строков достаёт из бумажника деньги и отдаёт их медсестре, та прячет их и усаживается на удобный диванчик у стены. Чумак не сводит глаз с её ног.

Строков: — Наверное, нужно переставить этот стул поближе к дивану.

Милка: — Этот парень хоть приятной наружности?

Строков: — Ну, я не знаю… Я не ценитель мужской красоты. Но тебе он понравится.

Милка: — Может, расстегнуть на груди несколько пуговиц?

Елен, молодой симпатичный мужчина, быстро входит в кабинет Строкова и резко останавливается, увидев на диване скучающую блондинку.

Милка улыбается, выглядит она очень соблазнительно.

— Доктор на минуту вышел. Присаживайтесь, я тоже его жду. Меня зовут Милка.

— Елен, — скупо представляется молодожён, но глаза его подозрительно блестят.

— Я работаю в Министерстве здравоохранения.

Елен осторожно садится на стул рядом с диваном.

Елен смотрит на ярко-алые губки Милки и сверкающие между ними зубки, потом его взгляд опускается ниже и пытается проникнуть в разрез блузки. Ему невдомёк, что три пуговички на ней расстёгнуты специально для него. Милка делает вид, что не замечает повышенного интереса Елена к её пышной груди, и продолжает непринуждённую болтовню:

— Вы любите животных? У меня дома живёт кошечка Нефертити…

Спустя несколько минут мужчина пересаживается на диван рядом с блондинкой. Елен и представить себе не может, что над его головой сгущаются грозовые тучи. Развязка близка.

— Ай! — внезапно вскрикивает Милка. — Мне что-то попало в глаз! Боль адская!

— Дайте я посмотрю, — галантно предлагает Елен.

Он склоняется над рыдающей красоткой. Вдруг рыдания волшебно прекращаются, а две руки с ярко накрашенными коготками коварно обвивают его за шею и влекут вниз. Губы Елена сталкиваются с губами Милки. В это же самое мгновение дверь без стука распахивается, в проёме стоит взъерошенный Шерстень, а из-за его плеча выглядывают два круглых от удивления глаза Маши Еленовой.

— Елен! — дальнейшие слова новобрачной тонут в молниеносно брызнувшем потоке горьких слёз.

— Маша! — кричит Елен, но его губы предательски измазаны помадой чужой женщины. Оправдания ему нет. Елену приходит в голову, что медовый месяц вдали от работы, родных и знакомых вовсе не такая уж бессмысленная штука.

— Подлец! — изрекает вердикт Маша, бросает в супруга каким-то маленьким, но тяжёлым предметом, круто разворачивается на каблуке и выбегает вон.

— А в чём собственно… — произносит Шерстень и тоже куда-то исчезает.

— Маша! — обречено вопит Елен и бросается вслед за невестой.

Милка наклоняется и поднимает с пола кольцо с небольшим бриллиантом, которым Маша швырнула в мужа. Ей уже не нравится шутка, в которую её втянули Чумак и Строков. Потом она быстро выходит из кабинета, чтобы последовать за Еленом. Вскоре в кабинете собираются торжествующие заговорщики, Чумак и Строков. Они злорадно потирают руки.

— По-моему, мы спасли жизнь Елену. Он свободен! — веселится Чумак.

В нашем спектакле не хватает лишь эпилога. Поставим же последнюю точку.

Вопреки всем законам логики, Чумак и Строков радовались преждевременно. Да, как они и опасались, больше Елен не разговаривает с ними, а при встрече на улице поворачивает в другую сторону. Да, как они и предполагали, кольцо Елена не вернулось на руку Маши. Но… это кольцо увенчало руку полностью раскаявшейся в своём подлом поступке Милки. На следующий день после новой свадьбы Елен и Милка Еленова отправились в турне по Европе.

А бедная Маша… Обманутая, покинутая, несчастная Маша… Мне неудобно об этом говорить, но компанию закоренелых холостяков покинул и Шерстень. Маша, теперь уже Шерстнева, полностью прибрала его к рукам и не даёт ему взглянуть в сторону женщин моложе пятидесяти лет. Мама Шерстня при упоминании имени Маши бледнеет и начинает искать в сумочке таблетки, стабилизирующие сердечную и нервную деятельность.

1

2

3

4

5