Однажды некий умный мальчик, который был настолько умным, что всегда читал книги без картинок, пошёл прогуляться вдоль берега моря. Он часто любил гулять там, так как звуки волн прогоняли прочь глупые мысли о тщете всего сущего, и он мог сосредоточиться на действительно важном, например, на размышлениях о путешествии во времени или о порталах в другие измерения. Мальчик старательно переступал выброшенных из моря медуз, как вдруг его внимание привлекла незнакомая ему девочка. Она сидела на песке, сняв туфли, читала книгу и время от времени тихонько хихикала. Мальчик украдкой полюбовался её кудряшками и босыми ступнями с маленькими пальчиками, посмотрел как она хихикает и с серьёзным видом пошёл дальше. Глупая девочка, решил он. Умному человеку некогда отвлекаться на подобные пустяки.
Однако, когда мальчик вернулся с прогулки домой, оказалось, что что-то испортилось. Образ незнакомки то и дело без спроса лез ему в голову, он вспоминал её лицо, волосы и ноги и ему хотелось смеяться. И когда он наконец засмеялся, то понял, что хихикает точь-в-точь, как эта девочка. Этого нельзя было так оставлять! Мальчик в спешке оделся и побежал к морю, но девочки с книгой там уже не было. Выброшенные морем медузы смотрели на него безучастно, их холодные тела ничем не могли ему помочь. Недалеко от берега таращили из воды круглые глаза и пускали пузыри рыболюди, но он даже не глянул на них, целиком отрицая их существование.
С тех пор мальчик стал каждый день приходить к морю с надеждой снова увидеть незнакомку. Может быть, он хотел, чтобы та каким-то образом восстановила в его душе равновесие и жизнь вернулась в прежнее русло? Впрочем, девочки с книгой больше не было. Другие люди: хмурые рыбаки, толстые женщины в купальниках, вечно суетящиеся дети, молодёжь с бутылками и прочие — его совсем не интересовали. И уж тем более мёртвые медузы или мерзкие, вызывающие лишь раздражение рыболюди.
И когда через неделю мальчик совсем уж было отчаялся и даже начал подумывать, что незнакомка ему померещилась, он внезапно увидел её. На том же месте, с той же книгой (чтение которой, по-видимому, уже подходило к концу). Кудряшки, голые ноги — всё было таким же, как в тот день. Мальчик с замирающим сердцем приблизился к девочке.
— Звёзды расположились так, что мы непременно должны познакомиться, — заговорил мальчик чужим для самого себя голосом, так сильно он волновался.
Про звёзды, конечно, он соврал, так как у него даже телескопа не было. Девочка подняла голову от книги и прищурилась, глядя на него. И на мгновение он испугался, что она догадалась о его обмане. Но девочка сказала:
— Ты похож на члена тоталитарной секты. Но так уж получилось, что я читаю книгу астрофизика Шкловского, о том, как рождаются и умирают звёзды. Наверное, это знак. А у тебя хоть телескоп есть?
— Нет, — признался мальчик.
— А у меня есть, рефлекторный. На антресолях лежит, подарил любимый дедушка, — сообщила девочка, закрыв книгу. — К сожалению, он уже умер.
Мальчику стало немного стыдно. Он не знал, ни кто такой астрофизик Шкловский, ни чем отличается рефлекторный телескоп от обычной подзорной трубы. Тем не менее, мальчик зачарованно рассматривал черты её лица, наблюдал, как шевелятся её губы, слушал, как звучит её голос, словно впитывая в себя всё это. Девочка казалась ему самой замечательной, и он захотел остаться рядом с ней навсегда, чтобы всё время видеть и слышать её.
— А зовут меня… — продолжала девочка.
Короче говоря, они поженились.
* * *
Итак, умный мальчик и девочка с книжкой стали мужем и женой, и спустя три года, три месяца и три недели у них родился ребёнок. Ещё задолго до этого события будущий папа и будущая мама стали думать о том, как же им назвать своё чадо. Как-то так получилось, что оба были уверены, что родится девочка, поэтому они думали именно о женском имени.
— Как тебе имя Софья, дорогая? — спросил однажды будущий папа. — Как тебе известно, оно значит «мудрость».
— Я знаю, что оно значит, — вздохнув, ответила будущая мама. — Однако все известные мне Сони больше всего на свете любили не учиться или саморазвиваться, а спать. Назовём её Люба.
На том и порешили. Однако, чем ближе был день рождения, тем будущий папа мрачнел всё более.
— В чём дело, дорогой? — не выдержала вида мрачного супруга будущая мама.
— Я забыл тебе кое-что рассказать… — неуверенно начал папа.
— Ты на самом деле инопланетянин? — мама побледнела. Её испуг можно было понять — ведь неизвестно, кто родился бы от подобного брака.
— Если бы всё было так просто! — папа грустно ухмыльнулся. — Дело в том, что у меня есть двоюродная тётка, и когда Люба родится, она неизменно захочет повидать малышку.
— И что же в этом плохого? — удивилась мама.
— Моя тётка — ужасная колдунья, — папа продолжал свои мрачные признания. — Она может по злобе душевной наделить новорождённую каким-нибудь нехорошим даром. К примеру, когда родился я… — тут папа осёкся и решил поскорее сменить тему:
— Не волнуйся дорогая! Если моя тётка придёт, я возьму эту бамбуковую палку, что стоит у нас за дверью непонятно для каких целей, и выгоню её!
Мама посмотрела на храбро сверкающего глазами папу и успокоилась.
И вот настал знаменательный день. Крошечная Люба появилась на свет, её завернули в красивое одеяльце и привезли домой. Папа тут же запер дверь на все замки, и едва он это сделал, как снаружи кто-то поскрёбся.
— Ваша тётя пришла, подарочки принесла! — услышали папа и мама снаружи жуткий потусторонний голос.
Папа показал жестом, чтобы все вели себя потише. Мама кивнула, а вот новорождённая не поняла сигнала и стала издавать звуки, которые обычно издают все младенцы.
— Я слышу ваше дыхание! — раздался из замка голос тётки, которая, по-видимому, шептала прямо в скважину.
Куда делась отвага папы и почему он не вспомнил о бамбуковой палке — никто не знает.
— Откройте дверь старой тётушке! — попросила она, но хозяева квартиры замерли, не шевелясь. — Ну, тогда я вам помогу!
Папа и мама услышали странный звук, похожий на хруст костей. А потом, минуту спустя, они услышали звук открываемой форточки. С ужасом они увидели длинную-предлинную руку, которая вытянулась неизвестно откуда и залезла в форточку, изламываясь под невероятными углами и проникла в квартиру. У руки были страшные зелёные пальцы с кривыми когтями. Шлёпнувшись на пол комнаты, рука проворно поползла в сторону входной двери и начала резво щёлкать замками. Воздух в комнате стал холодным, на стенах появились тени, которые двигались сами по себе. Ужас сжал сердца бедных родителей. Неразумное дитя, напротив, спокойно уснуло.
И вот последний замок был открыт, бастион пал. Рука стала укорачиваться и вскоре покинула квартиру обратным ходом. А потом дверь открылась, и двоюродная тётка папы шагнула внутрь.
— А вот и я!
Мама, которая видела тётку впервые, ожидала, что та окажется отвратительной старой каргой с зелёной кожей, как можно было решить по зелёной руке, которая открывала замки. Однако на пороге появилась розовощёкая пухлая дама в элегантном розовом пальто и с пухлой розовой сумкой на плече. Волосы дамы были уложены в идеальную причёску, из которой не выбивалось ни локона. Розовые щёки и причёска никак не вязались с жуткой рукой, открывавшей замки.
— Какой славный дитёныш! — воскликнула дама, скорчив гримасу умиления. — И как же вы назвали малютку, племянничек?
Папа, всё ещё не оправившийся от потрясения, промямлил:
— Мы… э-э-э… назвали её… э-э-э…
— Астрономия, — пришла на выручку мужу мама. — Мы назвали её Астрономией.
— Не знала, что имя Астрономия начинается на букву «л», — недовольно проворчала дама, между её тонких губ мелькнул тёмный раздвоенный язык. — Что ж…
Она достала из сумки какой-то прямоугольный брусок в цветистой упаковке и продекламировала:
— Кто родился в день воскресный, получает дар чудесный… М-м-м… Племянничек, подскажи рифму на слово «халва»!
— Плотва, — уныло ответил папа.
— Фу, — дама брезгливо оттопырила губу. — Ненавижу рыбу. А вы что скажете, дорогуша?
Она вперила взгляд в бедную маму.
— Ботва, — тихо ответила мама, стараясь не смотреть в сторону мужа, в котором она, по-видимому, сильно разочаровалась.
— Ещё хуже! — дама явно была недовольна. — Ботва у тебя в голове, дорогуша!
Мама была вне себя от возмущения и еле удержалась от того, чтобы не сказать какую-нибудь колкость.
А дама уже сменила недовольное выражение лица вновь на умильное.
— Итак, обойдёмся без рифм. Вот вам чудесная халва, вкусней найдёте вы едва ль. Но если съесть её совсем, тут же девочка умрёт!
Дама расхохоталась демоническим хохотом, подпрыгнула и превратилась в стаю летучих мышей, которые с отвратительным писком, шелестя крыльями и мельтеша перед глазами, ринулись вон из квартиры. В комнате остался слабый запах серы. А на столе действительно лежал кусок запечатанной халвы.
Мама уложила спокойно уснувшую дочь в крошечную кроватку и, скрестив руки на груди, уставилась на папу обвиняющим взглядом. Папа почувствовал себя неуютно.
— Ты так смотришь, что можно решить, будто ты считаешь меня в чём-то виноватым, — папа попытался шутливо улыбнуться.
— Да неужели? — голос мамы дрожал от возмущения. — А где же твоё «я возьму бамбуковую палку и прогоню её»?
— Ну, дорогая! — папа поднял руки, словно сдавался в плен. — Разве можно бить заслуженных пенсионерок палками, особенно бамбуковыми? К тому же, ты ведь видела, как она обошлась с замками! Думаешь, палка могла бы помочь?
— Думаю, ты хотя бы мог попробовать, — холодно заметила мама. — А для чего вообще эта палка стоит у нас в прихожей?
— Нет, ты лучше мне скажи, как теперь зовут нашу дочь! — папа, который так и не смог вспомнить, как бамбуковая палка появилась в прихожей, вдруг перешёл в наступление. — Люба или Астрономия? Потому что я начинаю теряться, — язвительно добавил он.
— Как бы мы её ни назвали, сейчас у нас есть вопрос поважнее, — мама подошла к столу. — Что мы будем делать с этим? — она кивнула на злосчастный брусок. — Надеюсь, ты хотя бы знаешь, как с этим разобраться.
Папа долго смотрел на халву, потом на маму, затем снова на халву.
— Единственное, что я знаю точно — есть эту халву нельзя! — наконец изрёк он.
— Ну как же я сама не догадалась! — мама всплеснула руками.
Нахмурившись, она подняла брусок двумя пальцами, словно это был какой-то опасный артефакт.
— Подсолнечная, высший сорт, 500 грамм… — она зачарованно изучила надписи на яркой упаковке, а потом строго сказала, глядя на папу: — Это нужно спрятать и никому, слышишь, никому не давать! Особенно тебе.
Папа изобразил на лице обиду.
— Ты что, думаешь, я буду есть эту гадость? — возмутился он. — Вообще-то я решил стать сыроедом. Теперь я питаюсь исключительно свежими глазками картофеля. Самая полезная еда в мире!
Мама прищурилась, глядя на него.
— Глазками картофеля? — переспросила она. — Ты уверен?
Папа поднял голову и поправил очки.
— Между прочим, я делаю это ради здоровья. Ты ещё мной гордиться будешь!
Мама покачала головой и пробормотала, что здравый смысл важнее такого здоровья. Однако, к своему стыду, она даже обрадовалась такому решению: такая диета не потребует от неё приготовления каких-то экзотических блюд, мало того, готовить в целом придётся гораздо меньше.
— Значит, теперь мне не придётся варить борщ? — решила всё же уточнить мама.
— Естественно! — папа выпятил вперёд подбородок, ошибочно полагая, что это делает его облик более мужественным.
— И жарить котлеты?
— Ни в коем случае! — фыркнул папа. — Эти ваши термически обработанные продукты — чистый яд для организма!
Пока родители спорили, маленькая Люба-Астрономия мирно посапывала в своей новой кроватке. Заботливо укрытая фиолетовым одеяльцем с нарисованными звёздами, она ничуть не тревожилась о загадочной халве или семейных разногласиях.
Мама подошла к комоду, аккуратно убрала опасную халву в самый нижний ящик, после чего повернула в его замке ключ. Затем она нашла прочный кожаный шнурок и повесила ключ себе на шею. Папа хотел при этом что-то сказать, наверняка какую-то глупость, но вовремя прикусил язык.
Родители подошли к детской кроватке и воззрились на своё дитя. Папа с некоторым опасением приобнял жену за талию. Та после некоторой заминки смягчилась и прильнула к мужу.
— Надеюсь, мы всё правильно сделали, — тихо проговорила мама, глядя на умиротворённое личико малышки.
Девочка сладко потянулась во сне и продолжила спать, все родительские тревоги её совершенно не касались.
* * *
Шли годы, и Люба — или Астрономия, как иногда звала её мама, — росла не по дням, а по часам. Она была удивительно здоровым ребёнком. Все дети в округе переболели ветрянкой и прочими обязательными недугами детства, а Люба ни разу не чихнула. Когда она играла, ни одна заноза не вонзалась в её пальцы, её коленки не знали, что такое ссадины, и даже с качелей она ни разу не упала.
Мама не могла налюбоваться на свою дочь. Где-то внутри её иногда появлялось сомнение, можно ли приписать всё это своим материнским стараниям, или же волшебная халва имела не только пагубное влияние, но и благотворное.
Папа, тем временем, действительно стал сыроедом, как и обещал. Первое время он с энтузиазмом рассказывал всем, как правильно выбирать картофельные глазки для ежедневного рациона или какие божественные свойства скрыты в кожуре незрелых яблок. Но постепенно его увлечение приобрело зловещий оттенок. Он начал жаловаться, что его организм требует ещё большего очищения, и отказался даже от фруктов, питаясь одними лишь корешками гречневой крупы, гороховыми усиками и свежей росой, которую собирал утром с газона перед домом в специальную бутылочку.
Пока Люба росла и хорошела, папа же, наоборот, чах, становясь всё более прозрачным и эфемерным. А затем однажды… он исчез совсем.
Это случилось вечером. День выдался ясным, и папа, как обычно, вернулся домой после своей привычной долгой прогулки у моря. Он выглядел уставшим, но каким-то умиротворённым, словно он наконец-то достиг какой-то гармонии со вселенной. Мама как раз заварила чай на кухне, а Люба сидела за столом и сочиняла реферат по физкультуре. Папа вошёл, тихо поздоровался и сел у окна. От предложенного чая он отказался.
— Я понял, почему мы видим так мало звёзд, — сказал папа, глядя в окно, где угасал багровый закат и появлялись первые звёзды. — У нас слишком много электричества. Если всё электричество в мире выключить, звёзды станут ярче.
Мама только покачала головой, возможно, если бы руки у неё не были заняты заварочным чайником и чашкой, то она покрутила бы пальцем у виска, конечно, чтобы не заметил супруг. Папа в последнее время частенько высказывал странные идеи. Люба украдкой посмотрела на отца, заметив, как тот потерянно разглядывает свои худые прозрачные руки. Это было уже не в первый раз.
Мама напилась в одиночку чаю с печеньем, унесла посуду на кухню, а когда вернулась, папа стоял у окна. Сквозь его тело было видно уличный фонарь. Мама почувствовала что-то неладное.
— У тебя всё в порядке? — спросила она.
— Да, — еле слышно ответил папа.
И в тот же миг его силуэт начал таять, словно туман. Мама поначалу застыла, не веря своим глазам, потом сделала шаг к окну, протянула руку, но папы уже не было.
— Где папа? — спросила Люба.
— Его больше нет, — сказала мама, глядя в окно на газон, где соседи выгуливали домашних питомцев.
Она немного погоревала, минут пятнадцать, но затем подняла голову и с философским спокойствием произнесла:
— Значит, так было предопределено звёздами.
После папы осталось много бумаг: трактат о сыроедении, рукопись о пользе солнечного света, рецепт эликсира бессмертия из смешанных в правильной пропорции росы и слёз, стихи, которые он сочинил для мамы в начале их знакомства, и свёрнутая в трубочку родословная схема, где в самом низу листа рукой папы было дописано имя Любы-Астрономии. Стихи мама оставила, а всё прочее выбросила.
Люба росла необыкновенно умной и наблюдательной. Когда ей исполнилось 13 лет, произошёл небольшой, но знаменательный инцидент. Шнурок, на котором всё это время висел ключ от заветного ящика с халвой, наконец, перетёрся. Ключ, словно устав от своей долгой службы на шее мамы, тихо упал на пол.
— Вот и всё, — вздохнула мама, поднимая его.
Она покрутила ключ в руках, словно размышляя, как быть дальше. Её первая мысль была взять новый шнурок и снова хранить ключ у себя на шее, как прежде. Это было так привычно, так надёжно. Но потом она посмотрела на Любу, которая сидела за столом и увлечённо делала домашнее задание по алгебре, и передумала.
— Ну что ж, пусть висит здесь, — сказала она, больше самой себе, чем кому-то ещё, и подошла к дощечке с крючочками у входной двери. На этой дощечке давно уже мирно покачивались ключи от дома, балконной двери, подвала и даже от чемодана, который давно никто не использовал.
Мама повесила ключ от заветного ящика туда же, среди прочих. На мгновение ей стало немного тревожно, как будто она нарушила какой-то невидимый порядок, существовавший много лет. Но тут же она отмахнулась от этих мыслей.
— Всё равно ящик закрыт, — сказала она себе, успокаиваясь. — А Люба… она взрослая девочка, она не станет лазить куда не надо.
Люба действительно взрослая, подумала мама. Ей уже 13 лет. Она благоразумная, и беды сами обходят её стороной. Всё идёт своим чередом.
Но в глубине души мама чувствовала, что с этого момента что-то изменилось. Ключ теперь был не только под рукой, но и на виду у всех.
* * *
Прошло ещё три года и три месяца, вернее, они пролетели вихрем, один день стремительно сменялся другим. Люба закончила школу и поступила в университет. Новые учебные предметы, новые знакомства. И больше всех среди новых знакомых ей понравился голубоглазый мальчик с косой блондинистой чёлкой. Однажды мальчик вызвался проводить её домой, и как-то так получилось, что она пригласила заглянуть в гости. Тем более мама, как всегда, задержится на работе, сегодня она составляла статистический отчёт по умершим за последний квартал: какой процент из них продолжает докучать своим родственникам.
— А у тебя есть что-нибудь пожрать? — спросил мальчик с косой чёлкой, оказавшись внутри.
Люба заглянула в холодильник. Тот был пуст. Она обошла кухню, заглядывая в шкафчики, даже в те, где никогда не хранились съестные припасы, после чего вернулась в комнату. Мальчик сидел на диване и смотрел на неё таким несчастным голодным взглядом, что у неё не хватило смелости признаться ему, что в доме нет ни крошки еды. Но тут Люба вспомнила, что на балконе припрятана банка с консервированными солёными огурцами.
— Одну минуточку! — она на радостях подскочила к дощечке, на которой висели ключи, но по нелепой случайности схватила не тот ключ, который нужно.
Этот ключ Люба давно приметила, но почему-то никогда не задумывалась, что тот должен отпирать. Она задумчиво вернулась в комнату, обвела её взглядом и каким-то третьим чувством поняла, что является целью её поисков. Девочка присела перед комодом и вставила ключ в скважину самого нижнего ящика. Ключ повернулся так легко, словно давно ждал этого. В ящике лежали какие-то бумаги и — сердце Любы забилось от радости сильнее — большой нераспечатанный брусок халвы.
— Нашла! — воскликнула она.
Мальчик подскочил к ней.
— Ты лучше всех! — чмокнул он её в щёчку и забрал халву.
— Погоди, надо проверить срок годности, — сказала предусмотрительная Люба и только через мгновение поняла, что впервые её поцеловал мальчик, и она тут же забыла о своих словах.
Мальчик же сорвал упаковку и стал пожирать халву с таким голодным наслаждением, будто не ел несколько дней. Казалось, он совсем забыл, что рядом находится Люба. «Неужели его интересую не я сама, а лишь сладости?» — подумала девочка.
Вдруг она почувствовала, что происходит нечто странное. Она ощутила в кончиках пальцев покалывание, сердце заколотилось, в ушах зашумело, запахло какой-то сыростью, стало холодно. И тут из книжного шкафа с громким стуком упала книга. Люба вздрогнула. Она с большим трудом, словно пробираясь сквозь густой, словно кисель, невидимый туман, подошла к шкафу, подняла книгу. Это был подарок отца на один из её дней рождения, сборник странных стихов.
— Папа? — сказала Люба, и ей сразу же стало теплее на сердце: отец, бесплотный и невидимый, был рядом с ней, а когда ты не один — всегда легче.
Она посмотрела на случайно раскрытую при падении страницу. Да-да, всё те же бессмысленные странные стихи, так удивлявшие её в детстве, и эти нелепые строчки словно выскочили из дальних уголков памяти.
Но теперь что-то изменилось. Она взглянула на мальчика, который невоспитанно чавкал и настолько был поглощён угощением, что не замечал ничего вокруг. А Люба ясно почувствовала, что халва не просто сладость, а в ней таится нечто ужасное. Тёмное и давнее проклятие, сотканное, впрочем, из неведомо откуда ставших ей знакомыми чар. Но вместе с тем Люба почувствовала и силу внутри себя и поняла, что надо сделать — всего лишь указать пальцем на мальчика и произнести слова этого странного стишка, ведь на самом деле это был не странный стишок, а древнее могучее заклинание. Она интуитивно знала: если произнести это заклинание, случится что-то непоправимое и страшное, вот только не с ней самой, а с этим обжорой. Другие книги на полке заходили ходуном — нужно было спешить. Рука Любы уже начала подниматься, губы приоткрылись, но в самый последний момент она остановилась.
В руках мальчика остался всего лишь небольшой кусочек, когда он вспомнил о гостеприимной хозяйке. Он посмотрел на Любу, и в глазах его светилось чистое счастье. Улыбаясь с полным ртом халвы, он сказал:
— Это самая вкусная халва в мире!
В тот момент Любу посетило осознание: заклятие разрушено. Оно не выдержало силы настоящей любви. Но не её любви к мальчику или любви мальчика к ней. Любви к халве. Мальчик так по-настоящему, так искренне, так беззаветно любил эту сладость, что проклятие оказалось слабее.
Мальчик блаженно доел халву, а Люба чувствовала, как в воздухе растворяется последняя капля тёмной магии. И она улыбнулась так, будто сама съела кусочек этой волшебной сладости.
* * *
Когда мама вернулась с работы и увидела открытый ящик комода и пустую упаковку из-под халвы, она побледнела, удивилась и схватилась за косяк двери, будто её чуть не сбило невидимой волной. Но вместо крика ужаса она вдруг засмеялась — звонко, облегчённо, так, что Люба даже испугалась.
— Ты в порядке? — осторожно спросила она.
— В полном, — выдохнула мама и прислонилась к стене. — Настолько, что чуть в обморок не упала.
— Но почему ты хранила эту халву? — спросила Люба. — Она же давно просрочена!
Мама посмотрела на неё и медленно кивнула. Настало время правды. Она рассказала о злобной колдунье, о проклятии, о страхе, который хранила все эти годы. Люба, в свою очередь, поведала о своём одногруппнике, который был так голоден, что пришлось отдать ему тайное содержимое комода. Но о пробудившейся в себе силе она решила не говорить.
— Не понимаю, — задумчиво сказала мама. — Неужели колдунья просто пошутила? Да нет же, она была настоящей злодейкой, у них в роду довольно плохие гены… Похоже, твой мальчик съел халву вместе с проклятием.
— Ох, — огорчилась Люба. — А я-то думала, что проклятие разрушила сила любви.
— Рано тебе о любви думать, — строго заметила мама. — Сначала нужно университет закончить.
Люба усмехнулась, но промолчала.
— А знаешь, — добавила она спустя паузу, — мне кажется, папа всё-таки не совсем исчез.
Мама вздрогнула и устало потёрла висок.
— Я знаю, — тихо призналась она. — Иногда я до сих пор слышу его шёпот.
— И что он говорит? Про меня?
— Ах, я не слушаю, что за чушь он там бормочет, — фыркнула мама и отмахнулась. — Не буду я его слушать после того, как он так просто взял и оставил нас.
Люба поставила упавшую книгу обратно на полку.
— Кстати, как зовут твоего спасителя? — поинтересовалась мама перед тем, как заняться домашними делами.
Люба замялась.
— Знаешь, — призналась она наконец, — я не помню.
Но потом Люба всё-таки узнала имя мальчика со светлой чёлкой.
Короче говоря, они поженились.
25–31 января 2025 г.