Когда Анастасия (о которой я расскажу, возможно, как-нибудь в другой раз) попросила меня написать краткую автобиографию для сборника страшилок, я, сев за клавиатуру, сочинил следующее: «…родился и умер в городе Бердянске». Почему-то Анастасию такое вступление не устроило, и мне всё пришлось сочинять заново. Однако мне до сих пор кажется, что эта строка точно и кратко описывает ситуацию, пусть первое событие уже случилось, а второе пока не совсем, и поэтому я возьму её сюда. Итак, я родился и умер в городе Бердянске. Это такой маленький городок в украинских степях, который разросся за почти уже двести лет вокруг порта на берегу самого мелкого (если не считать пересохшие насовсем) моря в мире — Азовского. Но писать я буду не о городе, а о своей жизни, то, что вспомню, хотя о городе тоже немного что-нибудь да и будет.
Хочу предупредить перед чтением этих заметок о том, что память такая предательская штука, что через некоторое время всё видится уже немного иначе, а кое-что забывается напрочь, как будто его и не было. А также всем известно, что сколько людей, столько и мнений. Если бы о тех же событиях рассказывала моя мама, или кто-либо из моих друзей, или бывшая жена, то всё могло бы выглядеть совсем по-другому. Так что всё нижесказанное — это мой личный взгляд и мои личные впечатления о тех или иных событиях.
О раннем детстве я мало что помню. Первые мои пять лет жизни прошли в микрорайоне под названием Колония. Здесь, конечно же, подразумевается не исправительно-трудовое учреждение, где все обитатели носят одинаковую одежду, а поселение колонистов. В данном случае здесь давным-давно была немецкая колония, которая потом слилась с городом, а собственно населявшие её немцы ассимилировались, переселились в другие части города или уехали в далёкие края. А кто-то, конечно же, ушёл в мир иной. Я жил с родителями в однокомнатной квартире на втором этаже трёхэтажного дома. Квартира была ведомственная, её получил мой прадед Спира от винсовхоза, в котором он работал агрономом. Винсовхоз выращивал виноград, а неподалёку был винзавод, который перерабатывал продукцию соседа в виноградный сок и всяческие алкогольные напитки. Поначалу рядом с нашим домом был пустырь, по которому я частенько гонял на трёхколёсном велосипеде, а потом там вырос многоэтажный дом.
Своего папу я почти не помню. Кое-какие воспоминания имеются, но лучше бы их и не было. Отец работал токарем на заводе дорожных машин, который располагался в этом же микрорайоне, и, наверное, был неплохим специалистом, попадал на доски почёта и всё такое прочее. К нему часто обращались с какими-то частными заказами, расплачивались же за выполненную работу универсальной в определённых кругах валютой — бутылкой водки или другого чудесного напитка. В связи с этим воспоминания об отце у меня довольно специфические: то я играю во дворе с ребятами, а тут идёт мой пошатывающийся родитель, садится рядом, и идущий от него запах мне совсем не нравится; то мы с мамой наряжаем новогоднюю ёлку, папы всё нет, уже поздно, и тут он заявляется пьяный, меня отправляют на кухню, чтобы я не слышал конфликта. Короче, когда папа решил в какой-то момент показать, кто в семье главный и поднял руку, то мама забрала детей (меня и моего брата, которому было полтора-два года) и ушла к родителям. Развод, отец уехал в другой город, Ульяновск.
Не знаю, что мама нашла в моём отце, чем он сумел завлечь её. Но в большинстве других обрывках воспоминаний о раннем детстве рядом со мной она. То мы рано утром идём к автобусной остановке, чтобы ехать на работу и в детский сад, а иногда — в детскую поликлинику (я был весьма болезненным ребёнком), то возвращаемся домой по длинным, как тогда казалось, колонским улочкам, обочины которых были украшены зарослями пахучих цветов всех расцветок… И у меня была самая красивая мама, и сейчас, когда мне почти пятьдесят, а ей за семьдесят, мало что изменилось…
Брат родился, когда мне было примерно три с половиной года. Мне он поначалу не понравился, потому что часто и громко кричал. И, наверное, я понимал, что теперь всё внимание будет не только мне. Одно из воспоминаний: я везу брата в красной коляске, родители идут следом, я чувствую себя почти взрослым, от восторга ускоряюсь, а тут впереди большая лужа. Я в растерянности остановился, а коляска по инерции закатилась в самую середину лужи. Вся моя взрослость тут же закончилась на краю этой грязной лужи.
Рядом с нашим домом был продуктовый магазин. И в советское время было самым обычным послать маленького ребёнка, трёх-четырёх лет, за хлебом. Когда я пришёл туда в первый раз, продавщица спросила: «Что тебе, чадо?» Так меня называли единственный раз в жизни, потому и запомнилось. А вот сообразил ли я забрать сдачу в две копейки, уже не помню.
Первым моим другом стал Сашка Бессонов. Наверное, мы ходили с ним в одну группу детского сада, там и познакомились. Помню, как мы, четырёхлетние, бегали по всему микрорайону, по стадиону, как катали друг друга в двухколёсной тачке, а потом я зашёл к нему домой, где нас покормили. И там же, у него дома, я впервые увидел подпол — люк во дворе, собственное подземное укрытие. Это было необычно. Уже когда мы жили в центре, у бабушки с дедушкой, и у меня появились новые друзья, мы случайно встретили его с мамой во взрослой поликлинике. Пока мамы недолго общались, мы смотрели друг на друга и так ничего и не сказали. Мне было стыдно, что я его успел позабыть.
Как я уже сказал, рядом с нашим домом был пустырь, а ещё — гаражи и школа неподалёку. За сеточным забором школьники, которые мне тогда казались великанами, играли в волейбол и другие взрослые спортивные игры. Однажды, гуляя с Сашкой, мы повстречали девочку, которая, кажется, жила в том же доме, что и мы, и которую, кажется, звали Лена. Я что-то начал рассказывать, а она сказала, что у меня чёртики в глазах прыгают и, значит, я говорю неправду. Я оскорбился до глубины души, так как, естественно, говорил правду, так как в принципе не любил и не люблю врать. А также я понял, что если бы врал, то, наверное, она приняла бы всё за чистую монету.
Когда мы переселились в центр, и я вышел прогуляться во двор, ко мне подошли двое мальчишек. Один из них, у которого был довольно самоуверенный вид, поинтересовался, сколько мне лет и как мне зовут. Я оказался самым старшим, сам он был на три месяца младше, а третий был младше меня почти на год. Старшего звали Русик (Руслан), а младшего — Славик (Вячеслав). Оба они росли без отцов, такое вот печальное совпадение. Мы подружились, и дружба наша продолжалась около десяти лет. Ещё одним ровесником был Андрей. Он был крупный, добродушный и плохо выговаривал букву «р». С Андреем мы пошли вместе в первый класс, но потом он уехал в Волгоград. Я ему написал письмо, но он так и не ответил.
Когда развод родителей давно состоялся, и я уже учился в пятом классе, то однажды, гуляя во дворе с Русланом и Славиком, увидел отца. Он позвал меня по имени, но я сделал вид что его не слышу и отбежал в сторону. Я считал его предателем и не хотел иметь с ним ничего общего. Он встретился с мамой, они поговорили, а потом он снова уехал, уже навсегда, больше я его не видел. От мамы я позднее узнал, что он заново женился и у него родилась дочь. Когда мне было за двадцать, то я, конечно же, жалел, что не поговорил с отцом, но, с другой стороны, что я тогда, в восемь или девять лет, мог спросить такого важного? Уже в эпоху интернета, когда появились социальные сети, я пробовал найти какую-то информацию и нашёл Марину, свою единокровную сестру. Она и поведала мне судьбу моего папы. Он действительно снова женился, но продолжал пить, развёлся и в конце концов подрался с каким-то собутыльником и умер от ножевого ранения.
5 апреля 2024 г.